После купания решаем строить жилье.

Строили ли вы когда-нибудь шалаши? А знаете ли, сколько на свете видов шалашей? Мои ребята не знали.

Оказалось, что шалаши есть бродяжные, потайные, на одну ночку переночевал, соорудив кое-как, и дальше побежал; рыбацкие<p>— от дождя и от жаркого солнышка, сплетенные из прибрежного ивняка, крытые камышом; охотницкие<p>— прислоненные к деревьям; караульщицкие<p>— солидные, добротные, что строят сторожа на полевых бахчах, в садах, на огородах; луговые жилища покосников, похожие больше на копешки сена; полевые<p>— построенные жнецами из снопов в страдную пору.

Дядя Миша, бывший политкаторжанин, умел строить любые<p>— из всего, что только есть под рукой, даже из травы. Не уступал ему в этом и я.

— Ну, так какие будем строить? — спросил дядя Миша, перечислив все виды шалашей.

— Пионерские! — крикнул Игорек.

И вот тут мы были озадачены. Пионерских никто из нас еще не строил. И проектов таких не было. Решили пока строить, какие получатся, а для настоящего пионерского оставить место в центре лагеря. Построим его не торопясь, на досуге.

Соорудить легкий рыбацкий шалаш для ночлега на двоих, на троих<p>— дело нехитрое, кто умеет. Я мог соорудить такой за час, были бы ивовые прутья да осока.

Дядя Миша тоже умел строить такие. И вот началось соревнование. Подручные резали, подтаскивали прутья, камыши, осоку. А мы действовали каждый по-своему.

Я воткнул в землю один против другого шесть пар толстых прутьев, заплел их вершинками, и получилось пять арок.

Затем я скрепил их продольно прутьями потоньше, укладывая лозинки комлем к челу шалаша, вершинками к хвосту.

В полчаса скелет шалаша был готов.

Дядя Миша из таких же ивовых прутьев строил иначе.

Вначале он сооружал внешнюю линию шалаша, воткнув прутья частоколом. Частокол этот заплел, как плетень, а потом уже пригнул вершинки друг к другу. Шалаш у него получился крепче и аккуратней. Правда, строился он дольше.

Накрыть эти легкие сооружения было несложно. Вначале слой широченных лопухов, затем слой камыша или осоки.

И вот мы уже любуемся творениями своих рук. Нами владеет гордость первобытного человека, впервые построившего себе дом. Ребята набиваются в шалаши. К нашему удивлению, в каждом умещается звено. Конечно, тесновато. Так можно спрятаться на часок-другой от дождя. Всем так нравится сидеть в необычном сказочном жилье, что не выгонишь.

Как нам повезло, что с нами дядя Миша

Но вот другое заманчивое дело<p>— ставить самовар.

— Кто за еловыми шишками?

Все!

И, обгоняя Михаила Мартыновича, ребята мчатся в старинный парк, туда, где виднеется группа старых елей.

— Дядя Миша, а почему бы нам не поставить шалаши над большими деревьями?

— А вы догадайтесь!

Догадка не приходит. Ребятам нравятся огромные липы с дуплами. Чем не жилье? Игорек и Франтик облюбовали себе одно огромное и желают в нем поселиться.

— Но вы же не юные дикари, а пионеры. Надо жить вместе. Что же будет, если все разбежитесь по дуплам?

Парк запущен. В зарослях лопухов и крапивы гниют поваленные деревья. На дубах, на кленах, на липах много сухих сучьев.

— Вот так же в тайге, — сказал дядя Миша. — Однажды нас с товарищем в таком вот лесу застигла буря. Как загудела, затрещала, как начали лететь сверху сухие сучья… Только в таком вот дупле и спаслись.

Ребят удивляло, что некоторые сучья кто-то воткнул глубоко в землю.

— А это буря прошла по вершинам деревьев, — сказал дядя Миша, — и пообломала сухие сучья. Они летели вниз, как копья.

— Да, если такой вот сучище в шалаш угодит, насквозь пронижет, — сказал Игорек и поежился.

Еловых шишек мы притащили много, сырые разложили на солнышке, а сухими растопили самовар.

Вскоре под басовитый гуд медного пузана ребята доставали из заспинных мешков кружки, чашки, захваченную с собой снедь. У дяди Миши оказался старенький жестяной чайник и заварка чая на всех.

К нашему веселому чаепитию выполз из-под берега старик корзинщик, назвавшийся Иваном Данилычем. Он уже вызнал у наших ребят, кто мы такие и зачем явились. И теперь ему хочется выспросить побольше, чтобы рассказать дома.

Мы гостеприимны. Гостю<p>— честь и место. И вот он уже вприхлебку потягивает чай из кружки, с удовольствием откусывая по маленькому кусочку конфету, а вторую спрятав в карман для внучки.

— Те-экс, — рассуждает он, захватывая в кулак бороденку, — значит, вы пионеры, передовые ребята… имени Ленина… Хотите пожить по-трудовому… Тогда вам без меня не обойтись. Беспременно вам надо у меня эту науку перенять, как корзинки плесть.

— А зачем они нам?

— Дядя Миша, а для чего это нам нужно? — спрашивает Рита.

— А как же без корзинки? Вот хотя бы еловых шишек притащить. Да знаете ли вы, что корзинка была одним из первых величайших изобретений человечества? Обмазанная глиной, она дала начало горшку для варки пищи.

— Без корзинки у нас в деревне никуда, — соглашается Иван Данилыч. Вещь простая, а сплести ее на первый раз хитро. А вот Владимир Ильич Ульянов-Ленин эту науку превзошел. Он корзинки мог плести. И обучала его этому делу моя двоюродная племянница Маша Бендерина, она в Горках в совхозе живет. А Маше преподавал эту науку я лично! А жаль, я бы, конечно, лучше научил… И теперь вам всенепременно надо перенять это мастерство из первых рук. Из моих то есть. — И старик показывает нам свои узловатые, много потрудившиеся пальцы.

Ребята расспрашивают у занятного старика все подробности, как его племянница учила Ленина корзинки плести. Смеются, радуются, охают. Как Маша-то нечаянно Ильича прутиком схлестнула. А он не обиделся. «Ничего, говорит, — ученику от учителя так и полагается». Шутил, конечно, а слушался.

После такого рассказа все захотели обучиться этому ремеслу.

Ублаженный чаепитием, старик обещает научить нас плести такие корзинки, что залюбуешься.

Он умеет плести всякие: маленькие<p>— для ягод, побольше<p>— для яблок, еще больше<p>— для картошки, большущие<p>— для еловых шишек и громадные кормовые, скотине мякину таскать.

Нам обещает сплести хлебные. Это такие, чтобы продукты хранить, к дереву или на шестах подвешивать их, чтобы мыши, крысы не забрались.

Выделенные нами «ивоплеты», тут же получившие это прозвище, азартно принимаются за дедовскую науку.

Остальные помогают мне строить шалаши. Нам надо еще хотя бы штуки три-четыре.

А Михаил Мартынович плетет вершу, хитроумную корзинку для ловли рыбы. Он хочет попытать счастья<p>— заметил несколько всплесков под крутым берегом на быстринке.

Июньский день<p>— самый длинный в году. Но как он оказался короток в наш первый лагерный день! Как быстро покатилось солнце на закат: как колобок с горы. Не успели выкупаться после постройки шалашей, вот уже и холодком повеяло из парка.

Над заречными лугами появился туман. И первые комары запели свои пискливые песни.

Иван Данилыч, страдающий ревматизмом, поспешил к дому. С ним мы отправили группу «соломотрясов»: старик пообещал нам старой соломы для подстилки в шалаши. Он надел себе на голову пирамиду сплетенных за день корзинок и резво зашагал, словно огромный гриб, сказочно сорвавшийся с места. Ребятам это так понравилось, что и они нахлобучили себе на головы по корзинке, так интересней, и зашагали в деревню, видневшуюся на горе.

К вечеру Михаил Мартынович сплел свою вершу. Показал нам ее, сам полюбовался, остался доволен: «Давненько не плел, а вот не разучился».

Долго выбирали место, где ее поставить. Наконец я закрепил ее под кустом, росшим прямо в воде, среди корней, подмытых течением. По совету многоопытного дяди Миши мы притащили из парка муравьиных яиц. До чего же больно кусаются рыжие муравьи! Ух!

Замесили из грязи пирог, начиненный муравьиными яйцами, и я засунул его в вершину верши. Вода будет постепенно размывать его, выкатывать муравьиные яички, и по их струйке, по тропинке, придут в нашу ивовую ловушку падкие до этой прикормки падусты, подлещики, плотва. Если они есть, конечно, в Москве-реке.