Как мы просвещали несознательных и боролись против суеверий

Может быть, ребята и не обратили бы внимания на эту отсталую старушку, если бы не одно нечаянно оброненное председателем слово<p>— колдунья!

Я уже слышал однажды горячий спор о колдуньях, ведьмах, нечистой силе.

Смятение в умы ребят внес Васька. В одно из своих посещений наш неотесанный друг-враг, как всегда, неожиданно стал задавать ребятам вопросы. У него было пристрастие экзаменовать наших пионеров. Добиваться, правильно ли они, по его мнению, понимают жизнь.

— Эй, пионеры, — спросил он, навивая кончик кнута, он всегда чем-нибудь был занят, — бога нет? — Обращался он только к мальчишкам, с девчонками, как правило, Васька не разговаривал, а только дразнил их.

— Нет, — ответил Котов.

— Правильно, летчики на небо поднимались, ничего там нету, чистый воздух. А нечистая сила водится?

— Тоже предрассудок, — ответили ребята.

— Вот и неправильно, — нравоучительно и даже осуждающе сказал Васька, нечистая сила есть. Лешего я сам видал. Заплутал в лесу в полдни, заморился, голова у меня закружилась. Тут он мне и показался. Так, вроде старичок, весь мшистый. Я к нему<p>— и сразу: «Дедушка, а дедушка, ты мне к добру иль к худу?» Обязательно так спросить надо. Он мохнатым ухом ко мне повернулся, послушал, а потом и говорит: «К худу… к худу… к худу!» Сказал до трех раз и пропал. Так за деревьями и скрылся.

Я положил на пенек ему хлебца, который еще не съел, а сам бежать. Прибежал в село, а мне говорят: «У тебя мать помирает…»

Рассказ Васьки взбудоражил ребят. Сколько ему ни доказывали, что это галлюцинация, что он все время думал о больной матери, парень стоял на своем. Привел многочисленные примеры, подтверждающие существование нечистой силы. Указывал на живых ее носителей, в том числе на своего хозяина, который «точно колдун», и на бабку Перевертиху. Она по ночам превращается в черную свинью и в колесо, которое само по себе по улице катится. Колдунья глазит людей, ставит ребятам, посмеявшимся над ней, «килы», наводит на скот хворь, наговором кровь останавливает… И ходить недалеко, ее изба с краю села.

Ребята старательно опровергали домыслы Васьки. Но несколько дней по ночам из палаток выходить побаивались, в темноте в парк не заглядывали, а у костра жались ко мне поближе.

И теперь сам председатель артели, коммунист, сказал «старая колдунья»…

Я и не думал, что это вызовет взрыв сомнений, да еще каких и с какими последствиями!

Мальчишки вдруг стали склоняться на сторону Васьки.

И первым отступником чуть не сделался Котов. Он стал рассказывать слышанные от бабушки истории, как нечистая сила подшучивала над его дедом в старости и отцом в молодости. Шариков вспомнил, что ему в детстве заговорили зуб…

И пошло. И все это втайне от меня. Неожиданными стойкими поборниками истины, противницами суеверия стали девочки, ненавидящие Ваську.

Теоретически они были сильны, но у них не хватало примеров из жизни.

Девочки тут же устроили тайный совет.

В течение нескольких дней затем происходили неизвестные мне брожения в умах и какие-то действия. А однажды девочки прибежали возбужденные, раскрасневшиеся, с радостными возгласами:

— Она не колдунья! Не колдунья! Нет, нет, вожатый, совсем другое!

И я был посвящен во всю историю.

Смелая Маргарита, бывшая Матрена, во всем похожая на мальчишку, неутомимая «споришка», Катя-большая, девочка с таким звонким голосом, что мы поручали ей читать приветствия, выступать на собраниях, и толстушка Рая бесстрашно отправились, улучив время, прямо к бабушке Перевертихе поговорить с живой колдуньей и выяснить раз навсегда спорный вопрос.

Вот ее жилище<p>— покосившаяся набок избушка с соломенной крышей, покрытой бархатным мхом, заткнутые тряпьем подслеповатые окна, низкая, вросшая в землю дверь. Перед домом разгуливают, красуясь друг перед другом, два индюка.

Вокруг избушки под застрехой висели и сушились пучки каких-то трав. На завалинке лежал кот на привязи…

При виде чужих индюки надулись, зашипели, прошлись перед избушкой, подметая пыль крыльями. А кот вскочил и стал стучать лапами в окно. На этот стук из двери вначале вылетела какая-то черная птица. Улетела на огород, и затем из огорода появилась старуха.

В одной руке она держала серп, в другой<p>— сжимала горсть сжатой крапивы… И крапива, по-видимому, ничуть не жгла ее. Взгляд исподлобья. Серые космы из-под чепца. Колдунья, да и только.

— Вот я вас, озорники, — хрипло сказала старуха.

Но, приглядевшись к оробевшим девчатам, вдруг улыбнулась.

— Да это не наши?

— Нет, нет, мы городские, — поспешили девочки.

— Признала, — ответила бабушка, — здравствуйте, город полотняный… маленькие солдатики… — Она приняла девочек за обитательниц опытно-показательного.

— Бабушка, — решительно сказала Рита, — мы пионеры. Мы ни в какие предрассудки не верим. А нам сказали, что вы колдунья.

Она впилась глазами в бабушку. А Рая достала свою заветную кожаную тетрадочку из-за пазухи.

— Ну-ну, — проворчала бабушка, — у нас народ<p>— кривой рот… наскажут… — и пошла в избушку.

Вслед за ней влетела галка, и это девочек несколько успокоило. Если бабушка шла сама по себе, а птица летела сама по себе, значит, это не она обернулась галкой…

С любопытством заглянули пионерки в жилье.

Весь передний угол избушки занимали сверкающие серебром и позолотой образа. Перед ними горела лампадка. Старушка долго крестилась, положив серп на лавку, а крапиву в корытце, и что-то шептала.

— Грех, грех, — сказала она, — я в бога верую, в святую троицу. Люди глупые. Людей лечишь<p>— говорят: колдунья. Травы собираешь<p>— ворожу… Глупы… глупы.

— Бабушка, а почему же говорят, что вы умеете превращаться… и в колесо… и в черную свинью? — напрямик резала Рита, не сводя со старухи пронзительного взгляда.

Неожиданно старушка надела очки, достала из-за икон книгу и прочла заголовок:

— «Определитель лекарственных растений». Вот и собираю и в аптеку сдаю.

Вопрос Риты она, казалось, оставила без внимания. Подав девочкам в руки справочник, достала другую книгу:

«Домашний лекарь».

— Когда у вас животы заболят, прибегайте, я вас вылечу! — и улыбнулась такой хорошей, открытой улыбкой, что девочки раз и навсегда решили: никакая она не колдунья.

Но теперь набожность бабушки поразила их воображение.

Как мы сотворили чудо

— Вожатый, а ты в чудеса веришь? — спросила Катя.

И все восемнадцать глаз «Красной Розы» уставились на меня.

— Верю.

— В чудеса святых угодников?!

Теперь я понял, откуда ветер дует. Это бабка-колдунья Перевертиха воздействовала на девчат<p>— не колдовством, так святовством.

— При чем тут святые угодники, каждый человек может сделать чудо. Стоит только захотеть, — сказал я.

— И мы? Мы можем сотворить чудо?

— А чего же, разве нам кто запретит? Захотим<p>— и сделаем! Не хуже какого-нибудь бабкиного святого. Кому она молится, чтобы ей снопы с поля помог свезти, кому свечи ставит?

— Николаю-угоднику, — сказала Рита.

Ого, вот как далеко дело зашло, немалую работу среди моих пионеров провела старушка!

— Очень хорошо. Я как раз Николай… А вы<p>— мои ангелы. И чудо мы сотворим сегодня же ночью.

Сказано<p>— сделано. Летняя ночь светла. Блестит река.

Темнеет парк. Спит деревня в серебристой дымке. Спит бабушка. Горит лампадка перед иконой Николая-угодника, а мы за него «батрачим».

Тихо, тайно, без крика, без смеха тащат пионеры каждый по снопу с бабушкиной полоски к ее амбарчику, а я прямо напротив ее крыльца складываю их в адоньку.

Нетрудная работа, а сердца бьются, замирая.

Лишь бы не проснулась старая. Лишь бы не облаяли нас собаки. Лишь бы не наткнулись какие-нибудь загулявшиеся парочки.